cveti73.ru

«Самые значительные переживания могут не поддаваться словесному выражению. Что же можно сказать о том, о чем сказать нельзя?»

Конечно, на этом пути расставлено много ловушек. Если нечто находится за пределами слов, тогда сложно определить, что оно означает, если оно вообще что-то означает. Людвиг Витгенштейн был убежден, что нет смысла даже пытаться говорить о том, что лежит за пределами возможности языка. Несмотря на это, он написал целую книгу о том, что не может быть высказано, «Логико-философский трактат» (1921), в котором приходит к заключению:

В таком случае существуют формы знаний, которые не могут быть выражены языком. В отличие от невыразимых объектов, правды и содержания, невыразимое знание не является ни бессвязным, ни несостоятельным по любым причинам. Фактически, оно жизненно необходимо для повседневности. «Знание-как» позволяет нам действовать, указательное знание — распознавать самих себя, и чувственное знание – понимать мир с помощью чувств.

Источник: Unspeakable things / Aeon.Обложка: Люсьен Леви-Дюрме, «Молчание» / Google Art Project.

Мы привыкли к тому, что некоторые значимые переживания очень трудно, даже невозможно описать словами. Но что это значит, когда мы называем что-то неописуемым? Философы от Артура Шопенгауэра до Теодора Адорно и Роджера Скрутона считали невыразимое лишь чертой чего-то экстраординарного, но не чем-то экстраординарным. Рассмотрим концепцию невыразимого подробно: узнаем, что это такое и откуда оно происходит.

С точки зрения аналитической философии эту теорию сложно отстаивать. Давайте определим «Д» как характеристику, которая делает Дао уникальным. Таким образом, Д представляет собой все уникальное, присущее природе Дао; во-вторых, все, что отличает Дао от всех других объектов мира; и в-третьих, все, что делает Дао невыразимым. Аналитическая философия отвечает на это аргументом, выдвинутым в 1989 году философом Уильямом Алстоном. Приписывание свойства объекту подразумевает формирование понятия свойства, которое, в свою очередь, подразумевает наличие когнитивного доступа к нему (то есть мы должны сформировать некоторое представление о том, что может иметь это свойство). Но если свойство познавательно доступно одному человеку, то в принципе оно должно быть познавательно доступно и другим людям. Таким образом, это может означать термин на их языке. Это означает, что выражение может означать свойство, которое однозначно характеризует Дао, Бога или Единое. Таким образом, несколько романтическая идея о глубоком, невыразимом объекте не удерживает свои позиции.

Рассмотрим последнюю возможность дать жизнь невыразимому: представление о невыразимом знании. Невыразимый опыт часто описывается как «значительный», как «откровение», но провозглашаемые откровения не могут быть описаны языком. Если это так, то, возможно, невыразимый опыт дает нам кусочки невыразимых знаний.

Пусть знание – это то, что дает субъекту возможность действовать на его/ее усмотрение, как предлагает философ А. Мур в «Точках зрения» (1997). Например, я знаю, что завтра будет дождь (и я могу выразить это фразой «Завтра будет дождь!»), и это позволяет мне действовать по моему усмотрению (например, взять зонт или остаться дома). Тогда возникает вопрос: все ли знания могут быть выражены вербально, или некоторое знание невыразимо? Если невыразимые формы знания существуют, то тогда мы, возможно, нашли верный способ описать основу невыразимости.

В течение некоторого времени философы задавались вопросом, является ли содержание, появившееся в результате нашего восприятия безымянных оттенков, «не-концептуальным». Тем не менее, доказательство Джона Мак Доуэла покончило с этой идеей в 1980 году. Если мы способны различить фрагмент воспринимаемого содержания, например, оттенок цвета, тогда мы можем и сформировать соответствующую концепцию. Все, что нам нужно сделать, это ткнуть пальцем на содержание (например, на цветное пятнышко) и применить термин высшего порядка, чтобы назначить ему имя: «Я называю этот (указ пальцем) оттенок цвета (термин высшего порядка) красный язык (новая концепция)».

Возможно, нам так никогда и не удастся выразить невыразимое, но мы попытаемся хотя бы определить природу неописуемых вещей или найти способ описать, из чего они состоят. На примете как минимум четыре потенциальных кандидата: невыразимые объекты, невыразимая правда, невыразимое содержание и невыразимое знание.

Подобные яркие мысленные эксперименты интуитивно убедительны, но несколько несвязны. Действительно, наша субъективная точка зрения является не только чертой нашего представления о реальности, но также о реальности самой по себе, и тогда сумма всех фактов о мире будет включать несочетаемые факты – например, факты с разных перспектив (с точки зрения человека, летучей мыши, антилопы и так далее). Если два факта несовместимы, они не могут быть верны одновременно. Сумма всех фактов не сложится в единообразную, цельную картину мира, и этот результат неприемлем для большинства аналитических философов. Таким образом, до тех пор пока представление о невыразимой правде опирается на представление о субъективных фактах, нам придется отказаться от представления о ней.

В обыденном смысле все объекты «непередаваемы»: мы можем передать предложения и утверждения, мысли и эмоции, но не сами объекты. Я могу описать стол, но не могу его «передать» – просто потому что стол не является вещью, переносимой посредством языка. Тем не менее, это точно не то, что имели в виду античные и средневековые философы. Они скорее были убеждены, что существует по крайней мере один объект (Дао, Единое, Бог), который не может быть описан человеческим языком, потому что никакие слова не сделают это обоснованно.

Стоит заметить, что невыразимость имеет отношение не только к религиозным вопросам. Она пережила переориентацию философии от божественного к «человеческому» в ходе эпохи Просвещения в XVIII веке и трансформировалась в ответ на общественные и политические потрясения. Иммануил Кант, влиятельный философ Просвещения, утверждал, что язык — недостаточный инструмент для выражения «многообразия, порядка, цельности и красоты» мира; единственным возможным ответом на эти чудеса, говорил он, является «безмолвное, но не менее красноречивое, изумление».

«О чём невозможно говорить, о том следует молчать».

Вторая концепция, которую нам стоит исследовать — это идея невыразимой правды. Подумаем о правде как о сущности, корректно представляющей часть реальности, которая может быть обращена в предложение. Например, мысленная картинка мороженого в моем холодильнике может быть рассмотрена как истина (обеспечить соответствие реальности), потому что ее содержание можно выразить фразой: «В моем холодильнике есть мороженое!» Географические карты, напротив, нельзя считать правдой (даже несмотря на то, что они корректно представляют часть реальности), потому что их содержимое нельзя выразить утверждением. Невыразимая правда, таким образом, должна быть сущностью, которая точно изображает что-то, что может быть представлено предложением, но которая по каким-то причинам не может быть выражена. Можно ли придумать пример такой сущности?

Начиная с Канта, интерес философов к невыразимым вещам уступил место идее о невыразимом как о симптоме неспособности языка описать полную правду о мире. Сёрен Кьеркегор высказал в 1844 году идеею, что люди пойманы в ловушку «предельного парадокса мысли», стремясь обнаружить вещи, которые «сама мысль не может мыслить». Архискептик разума и Просвещения Фридрих Ницше сказал в 1873 году, что истина сродни армии метафор на военной демонстрации — множество сильных иллюзий, о чьей иллюзорной природе мы, люди, забыли.

«Идея заключается в том, что невыразимость является симптомом неспособности языка охватить всю правду мира».

Оказывается, что мы знаем много вещей, но не можем о них говорить, и ничего загадочного в этом нет. Я знаю, как играть на скрипке, но мое объяснение, как нужно держать инструмент и двигать смычком, не будет достаточными, чтобы передать это знание вам. Вам необходимо приобрести «знание-как» посредством практики, играя на скрипке самостоятельно. Таким же образом я могу пытаться объяснять вам, что такое красный цвет, словами последних научных теорий, посвященных длинам волн, зрительным рецепторам и человеческому восприятию цвета. Но не имеет значения, насколько понятными будут мои объяснения: чувственный опыт не может быть передан посредством языка.

Во-первых, может ли быть невыразимый объект — существо, вещь, бытие? Даосы древнего Китая, например, верили в нечто, называемое «Дао» — часть реальности, выходящую за пределы словесного образа. Похожая идея будоражила воображение греческого философа Плотина, который провозглашал некое неописуемое Единое, являющееся основой всего существующего и определяющим принципом реальности. Пережив Средние века, идея Единого трансформировалась в идею Бога, превратив источник невыразимого из основополагающего порядка в создателя этого порядка. Средневековый еврейский философ Маймонид утверждал, что раз Бог ни с чем не сравним, единственным способом описать его является описание того, чем Он не является.

Далее следует невыразимое содержание как источник того, о чем нельзя сказать. Цвет – хороший пример: неужели все оттенки, которые мы наблюдаем, соответствуют своему названию? Представьте цветовой спектр всех оттенков красного: там есть «киноварь» и «алый», «кармин» и «малиновый», но точно одного-единственного слова недостаточно.

В своей основополагающей работе «Каково это – быть летучей мышью» (1974) Томас Найджел утверждает: так как летучие мыши – сознательные существа, имеющие сознательный опыт, что-то должно показывать, каково это – быть летучей мышью. Мышь, развивает он свою мысль, должна иметь доступ к фактам, которые воплощают особую форму субъективности летучих мышей, которая определяется их телом, их сенсорным аппаратом, их разумом и сознанием. Но представленные таким образом факты зависят от точки зрения летучей мыши. Таким образом, истина о том, каково это – быть летучей мышью, невыразима.

Доказательство Мак Доуэла опровергает существование лишь того невыразимого содержания, которое доступно нашему наблюдению, но может быть применено и к более общему его пониманию. До тех пор пока мы можем различить существование фрагмента содержимого, мы можем и концептуализировать его. Таким образом, если мы рассматриваем идеи как элементарные составляющие языка, фрагменты содержания, которые могут быть выражены идеями, не являются невыразимыми (Заметим сходство этого аргумента с аргументов против невыразимых вещей).

В 2010 году художница Марина Абрамович устроила 700-часовой перформанс под названием «В присутствии художника» в музее современного искусства в Нью-Йорке. Художница неподвижно сидела в центре атриума музея в длинном ярком платье, покрывающим пол вокруг ног. Посетители подходили и садились в тишине лицом к лицу с художницей. Эмоции и интенсивность их реакций потрясали. Некоторые смеялись; многие плакали. Артур Данто, философ и художественный критик Колумбийского университета, сравнил время, проведенное с Абрамович, с шаманическим трансом и отозвался в «Нью-Йорк Таймс» о перформансе как о «магии». Более 1500 человек сидели лицом к лицу с Абрамович, 750 000 наблюдали за действием. По отзывам посетителей, это представление было глубоким откровением чего-то, что не может быть высказано словами. Если это правда, что-то в этом представлении было невыразимым.

«Если мы полагаем идеи элементарными составляющими языка, тогда содержание, охватываемое идеями, не может быть невыразимым».

Точно так же человек, утративший память, может знать все факты о человеке по имени Рудольф (где он родился, как он выглядит, на ком женат и какое его любимое мороженое), но он не будет знать самого Рудольфа. Частички знания, позволяющие Рудольфу приписывать себе эти качества и опознавать факты о Рудольфе как факты о нем самом, не могут быть переданы языком — по крайней мере, если мы исключим из языка личные и указательные местоимения («я», «ты», «там»). Никакое описания самого себя, никакие детали не передадут указательное знание о том, кто есть Рудольф.

Но что насчет невыразимого знания, полученного в ходе перформанса Абрамович, или в момент религиозного экстаза, или когда мы растроганы драматической постановкой или музыкальным произведением? Погоня за происхождением невыразимого не считается с тем, как такой опыт влияет на нас. Возможно, универсального ответа попросту не существует, но это не должно остановить нас от размышления над вопросом. Адорно говорил:

«Если философию вообще можно определить, то это попытка выразить вещи, о которых нельзя ничего сказать».